Домой напишут: - Все нормально.
Я жив-здоров. Целую твой.
Про долг интернациональный,
Не пишут в почте полевой…
21 августа 1968 г. по боевой тревоге получив приказ, границу Чехословакии перешли 27 советских дивизий совместно с войсками других четырех стран Варшавского договора. Ситуация была крайне напряженной, чреватой непредсказуемыми последствиями. Об этом, дорогие мои, я расскажу вам немного поподробнее
Дежурный по роте старший сержант Веселов, вдруг вздрогнул от неожиданности и взглянул на дневального стоящего у тумбочки возле входа в подразделение. Неожиданно было то, что над головой у дневального раздался щелчок и всегда молчащий динамик вдруг зашипел, раздался низкий протяжный долго не смолкающий звук. Дневальный был первогодок и недоуменно завертел головой. Сержант был старослужащий, служил уже четвертый год, с нетерпением ожидая «дембель» и это было его последнее дежурство. Он сразу понял, что это тревога, причем не учебная, которую, обычно для тренировки объявлял командир роты или по его приказу старшина, а боевая. По внутренней связи, через динамик тревогу обычно объявляло командование полка. Сержант, ругнувшись про себя: - «Этого мне еще на дембель не хватало!», истошно завопив: - «Рота подъем! Тревога! Боевая тревога!» схватил связку ключей, и кинулся открывать ружейный парк, для доступа солдат к оружию.
По боевому расписанию, бросились посыльные оповещать офицеров, живущих невдалеке от военного городка. Августовская ночь плотным покрывалом висела над старинным польским городом. Гарнизон, расположенный на окраине города ожил, сновали между зданиями казарм и ангаров солдаты. Офицеры, на ходу застегивая шинели и ремни портупей, бежали к зданию штаба полка. Из ангаров выползали автомобили с притушенными фарами и выстраивались возле ангаров готовые принять на борт людей и по первой команде рвануть в указанном направлении. На аэродроме уже слышался гул запускаемых авиадвигателей. На широком плацу с оружием, поротно, в «карэ» выстраивался полк. В сопровождении знаменного взвода вынесли и развернули тяжелое с двумя орденами кумачевое знамя. Офицеры взяли «под козырек», над полком пронесся как вздох, сдержанный гул. Такого, да еще ночью, сержант за свою долгую службу не встречал ни разу. Замполит полка подполковник Дубов человек среднего роста, с небольшими внимательными карими глазами, патетически произнес речь об угрозе мирового империализма социалистическому лагерю. О помощи Советского Союза братским странам социализма: - Товарищи! Настал час, сегодня решается судьба всего социалистического лагеря. Империалисты во главе с мировым жандармом США, пытаются посягнуть на свободу и независимость нашего братского народа Чехословакии. Наша задача немедля протянуть руку помощи, помочь братскому народу Чехословакии. Товарищи! Мы находимся на передовых рубежах всего социалистического лагеря и наша задача отстоять идеалы социализма! Стоящий на правом фланге рядом с сержантом верзила ефрейтор Николай Порин толкнул сержанта в бок; - Ну вот, старик, все! Дождались дембеля, поехали домой! - Да ладно тебе не каркай еще не вечер, посмотрим. - Вот именно не вечер, ночь уже. Томич Порин служил последний год и как говорил он, забил болт на все и вся. С нетерпением ждал приказа о демобилизации, и продолжал что-то ворчать себе под нос. - Да заткнись ты, слушай приказ! Командир полка седой, высокий, сухой как жердь, полковник А.А.Буткевич, бывший фронтовик, коротко, четко поставил задачу, выдать солдатам сухой паек на трое суток и дополнительный боекомплект. Офицерам на сборы 15 минут и через пол часа выступаем. Идем своим ходом разными колоннами через Явор на Любавку к чешской границе. Связь со старшими колонн по рациям. Мой позывной - «Первый». Без надобности в эфир не выходить.
Полковника любили солдаты за то, что однажды из курилки наблюдали интересную картину. Молоденький солдатик шел по тротуару, а навстречу ему шел капитан Гугин человек мрачного вида с крупным шрамом на лице прозванный солдатами «уркой». «Салаженок», как и положено по Уставу, за пять шагов от офицера начал «рубить» сапогами асфальт, впился в лицо офицера глазами и кинул руку к виску в приветствии. Гугин или задумался или еще что, но, никак не отреагировав на приветствие, прошел мимо. Солдат со строевого шага перешел на обычный, и пошел далее по своим делам. Гугин по своим. Не успел он сделать и десятка шагов, как послышался громкий командирский окрик: - «Капитан Гугин, почему не отвечаете на приветствие!? Вернитесь, отдайте честь солдату!». Оказывается полковник вышел из штаба и шел следом за капитаном и тот естественно не видел его. Полковник вернул офицера и солдата, заставил их пройтись навстречу и поприветствовать друг – друга, как этого требует воинский строевой Устав. Этот нашумевший случай долго обсуждался среди личного состава полка и передавался из уст в уста другим солдатам не присутствующим при этом.
Итак, 45 лет назад, 21 августа 1968 г. по боевой тревоге получив приказ, границу Чехословакии перешли 27 советских дивизий совместно с войсками других четырех стран Варшавского договора. Наш полк вышел из своего расположения через 30 минут. Шли с притушенными огнями несколькими колоннами. В нашу колонну входили передвижные радиостанции Р-118, Р-820, узел связи – «Лотос» и передвижной командный пункт, установленные на шасси автомашин ЗИЛ-157 с низкими покрытыми броней кузовами. Машины были приспособлены к перевозке по воздуху на тяжелых вертолетах и транспортных самолетах. Колонну на боевой машине пехоты, возглавлял подполковник Дубов. Машина наша, в которой располагался передвижной узел связи, шла предпоследней. Экипаж наш был в составе: - радист ефрейтор Порин, радист рядовой Панов, водитель чеченец Турко Касумов и я, старший сержант, начальник узла связи. За нами шла полевая кухня и хозяйственный взвод во главе со старшиной роты Батовалкиным. Порин радовался: - «Главное кухню не забыли». Сержант проворчал: - «Не радуйся. Пустая. А вот земеля Батовалкин сунул нам в машину ящик консервы и приличный куль сахара, так что живем!». В разговор встрял рядовой Панов: - «Товарищ сержант, да какой он вам земляк, он откуда-то из под Свердловска, а вы из Тюмени». Сержант: - «Да, он из Камышлова, это совсем недалеко от Тюмени километров 200». Панов: - «Ага, недалеко. Два лаптя по карте». Порин: - «Ты салага, не пререкайся со старшими. Тебе сказано – «Люминь, значит люминь и никаких сусликов», а то выпишу тебе пять банок по заднице. А вообще, вдали от Союза, в этой драной Польше, все мы здесь земляки». - «Какой я салага, скоро будет два года как служу, вот Касумов – тот вообще «зелень» пузатая, ему и выписывай» заныл Панов. Сержант: - «Разговорчики в строю! Прекратить! Лучше покемарьте немного. Для здоровья полезнее будет». Сержант покачиваясь на сиденье возле водителя дремал в пол глаза. Свет фар на поворотах мотался по сторонам, выхватывая на узких кривых улочках углы домов. Город спал, на брусчатых мостовых как-то неестественно отражались блики уличных фонарей. На улицах ни души, только иногда попадались одинокие фигуры польских полицейских не спеша прохаживающихся у административных зданий. Вышли на автостраду, увеличили скорость. По сторонам дороги в свете фар мимо проносились стоящие стройными рядами стволы деревьев. Метрах в шестидесяти тускло поблескивали габаритные огни впереди идущей машины. – «Касумов не упускай из виду! Держись строго за огнями. Упустишь, заблудимся». - «Да понял я товарищ старший сержант, никуда они от нас не уйдут. Да вы поспите». Весело скаля белоснежные зубы, сказал Касумов. – «Да какой тут сон, такая заваруха начинается и неизвестно чем еще все закончится! А ведь дембель уже. Домой пора… Тебе вот хорошо, на двухгодичную попал. А у меня через десять дней пойдет четвертый год службы. По морским меркам, «матрос». Дааа». В наушниках по рации послышалось. – «Стоять! Старших машин ко мне». Колонна остановилась. подтянулась, сгруппировалась. Мы все вышли из машин, размять ноги. Покурить в рукав. Я направился к головной машине. Ко мне подошел командир батальона подполковник Артеменко: - «Давай Веселов в кузов, к своим. Мне в «Уазике» неловко, тесновато как-то. Скоро граница. Поеду в вашей машине». – «Понял товарищ подполковник» и я вернулся к своим. Ефрейтор Порин спросил: - «Чего комбату надо? – «Поедет в нашей машине?». – «Нам его еще не хватало», заблажил Касумов. Меня всегда трясет от начальства». – Панов усмехнувшись - «Вот вези и не тряси этого гусака».
Надо сказать, подполковник Артеменко совсем недавно получил вторую звездочку вступив на должность командира батальона был важный и надутый, как гусак, везде и всюду совал свой нос. Что для многих, как для солдат, так и для офицеров было крайне неприятно. Это был грузный человек, лет сорока, сорока пяти, то ли хохол, то ли белорус, он всегда находил повод к кому-нибудь придраться и сделать замечание. Напоминая провинившимся, что имеет право объявлять трое суток ареста на «губу». Как у нас говорили, мог отправить на «дачу» Киселева.
Подполковник заочно учился в каком-то институте и всегда при случае, как бы между прочим упоминал об этом. Солдаты всегда старались обойти его стороной, а в курилке говорили: - «Внимание, комбат идет». И вот сейчас он будет с нами в одной машине. Наверняка кто-нибудь из нас нарвется на неприятность…
Поясню что такое «дача» Киселева, это гарнизонная гауптвахта - «губа», Своей в полку не было, и некоторых провинившихся солдатиков увозили туда. Гарнизонной гауптвахтой командовал капитан Киселев, закоренелый служака и уставник. О его строгости и издевательствах, среди личного состава по гарнизону ходили легенды. Старший сержант об этом знал не понаслышке, испытав все «прелести губы» на собственной шкуре, проведя на нарах одни сутки. Сержанту, командиром полка было объявлено 15 суток за «хулиганство в эфире», как было сказано в приказе. От полной отсидки, сержанта спасли на второй день, по боевой тревоге начавшиеся учения воздушной армии, под кодовым названием «Небесный щит». Добавлю, что в наше время, командир обычного полка мог дать 10 суток ареста, а командир отдельного полка имел право дать на пять суток больше - 15. Извините за эти небольшие подробности. Это для того, чтобы вы поняли все «прелести» солдатской жизни…
К нам подошел начальник первого отдела полка майор Крылов сказал: – «Сержант Веселов. Я согласовал ваши действия с начальником связи полка, подполковником Кузнецовым. Необходимо в эфире организовать дежурство и прослушивать радиочастоты вот в этом диапазоне», и протянул мне сложенный вдвое лист бумаги. «Обо всем прослушанном докладывать мне лично. Вопросы есть?». – «Никак нет товарищ майор. Будет просьба. Прошу предупредить подполковника Артеменко об этом вашем задании. А то будет отвлекать, задавать вопросы. Зачем радиостанцию включили. А что вы там слушаете?..» – «Хорошо. Он уже предупрежден. Действуйте». И не спеша вразвалку удалился.
Майора Крылова все за глаза называли «особняк». Это был с виду несколько вальяжный, добродушный, высокий, симпатичный, с уже наметившимся брюшком офицер. Со всеми держался свободно, непринужденно. Было в нем что-то штатское, фуражка у него была почти всегда на затылке. Всегда напевал или мурлыкал себе под нос какой-нибудь мотивчик. Любил рассказывать анекдоты. При его появлении в курилке, всякие разговоры как-то сами по себе прекращались, наступала тягостная пауза и все понемногу куда-то расходились…
Сержант развернул листок, быстро пробежал глазами по столбикам цифр, а их было немало. Выходило, что прослушивать указанные частоты нужно было всему экипажу, включая самого, старшего сержанта круглые сутки. Решил, включить три радиоприемника на прослушивание на полную громкость, чтобы можно было слышать всем, а не индивидуально через наушники. Кабина передвижного узла связи наполнилась треском, свистом, шорохами эфира, различными радиоголосами. Работали все западные радиостанции на русском языке. Радио «Свобода», «Голос Америки», «Немецкая волна» и еще какие-то. Даже хорошо было слышно, как работала радиостанция Ватикана, с ее характерными позывными. Диктор что-то гнусаво говорил на мирские темы. А тема дня была одна – ввод советских войск в Чехословакию, и о блокаде Олимпийских игр 1968 года. Какая-то радиостанция транслировала песню Булата Окуджавы про американского солдата, но это уже, надо понимать было про нас: -
«А если что не так, не наше дело,
Как говорится, Родина велела
Как просто быть ни в чем не виноватым
Простым солдатом, солдатом, солдатом…»
Вдоль колонны, мимо нас, пробежал встревоженный замполит батальона капитан Чекушин, бросив на ходу: - «Товарищи, всем приготовить оружие, скоро граница. Будьте внимательны!». Мы все как-то внутренне подтянулись. Старшие машин вернулись и расселись по своим местам. Колонна двинулась. Подошли к границе, рассвело. Здесь остановились и стояли несколько дольше, неподалеку группа польских и советских солдат и офицеров фотографировалась на память у полосатого пограничного столба с белым орлом. Двинулись дальше, подошли к КПП с полосатой будкой. Польский пограничный наряд был на месте. Два шереговца (солдата) стояли навытяжку по стойке смирно, рядом стоял капрал, держа на поводке огромную рыжую овчарку. Поручик, приложив два пальца к козырьку фуражки, приветствовал колонну. Старший сержант, усмехнувшись про себя подумал: - «Вот так в 45-ом перед нами навытяжку стояла вся Европа…».
На сопредельной стороне шлагбаум был поднят, в полосатой будке часового и в караульном помещении никого… Колонна с ходу, не останавливаясь, пошла дальше. После офицеры шутили: - «Граница на замке! А ключи у кого?». Шли полным ходом по чужой территории. Колонне идти стало легче, в поворотных пунктах уже стояли наши регулировщики с автоматами за спиной, в комбинезонах с белыми портупеями, в белых крагах и полосатыми жезлами, в касках, раскрашенных по всему периметру стального шлема двумя широкими полосами – красной и белой. Мелькали стоящие по сторонам дороги деревья, красивые крытые красной черепицей дома небольших хуторов. Вошли в какой-то городок, по-моему, Пардубице, колонна замедлила ход, и медленно с короткими остановками продолжала движение. Сержант, высунувшись из люка по пояс, посмотрел вперед. Впереди стояла пестрая толпа гражданского населения, женщины, дети. Они что-то кричали, размахивали руками. В руках плакаты, по-русски написано «Оккупанты убирайтесь вон!». «Зачем вы пришли к нам?» - спрашивали возмущенные люди у не знавших, что ответить наших солдат. Близко подходили к идущим машинам, явно намереваясь помешать продвижению колонны. Какой-то высокий длинноволосый молодой человек в темных очках прошел вдоль нашей колонны, раздавая высунувшимся из люков солдатам и офицерам листовки. Но все вроде обошлось. Идем дальше, остановились на каком-то железнодорожном переезде, долго ждали, когда пройдет поезд. И он прошел, какой-то словно игрушечный, маленький тепловозик (в Европе узкая колея), полупустые вагончики с открывающимися наружу дверями, из окон вагонов выглядывали пассажиры. Весь состав был исписан одним словом «Дубчек», «Дубчек», «Дубчек», а машинист, высунувшись по пояс из окна тепловоза, показал характерный жест понятный, наверное, всем без перевода «Убирайтесь вон!». И снова скорей вперед. Вот возле какого-то городка у дубовой рощицы через дорогу были навалены бревна, стволы деревьев. Передовая машина подполковника Дубова уткнулась в баррикаду. Дав команду солдатам, офицер с ними вышел к баррикаде. В это время со стороны рощи послышались торопливые хлопки, которые вскоре прекратились. Стреляют! Все спрятались за броню. Но выстрелов больше не последовало. Стреляли не прицельно, торопливо и никто не пострадал. Прибывший к нам недавно капитан Глоба воевавший во Вьетнаме, сказал, вешая автомат на шею: - «Все! Без оружия никуда!». Бревна быстро растащили, проскочили городок и двинулись дальше. По машинам передали приказ. Оружие применять в крайних случаях, при явной угрозе нападения. В гражданское население женщин и детей, не стрелять ни под каким предлогом, даже если будут провоцировать и из толпы начнут стрелять. В городах, при движении по узким улочкам внимательно наблюдать за окнами верхних этажей и в случае явной угрозы нападения без предупреждения открывать огонь на поражение. Теперь уже все внимательно смотрели по сторонам и при приближении к городам как-то внутренне напрягались. Помнится, через один город пробирались с трудом, буквально, как по лесу. Узкие улочки, на них толпы разъяренного народа. В нас летят бутылки, камни. Замполит Дубов повторил команду, наблюдать за окнами верхних этажей и при непосредственной угрозе нападения открывать огонь на поражение, расчехлил и сам стал у пулемета. А когда из окон домов полетели горящие тряпки, смоченные в бензине, дело стало принимать серьезный оборот. Из одного окна выкинули какой-то предмет и громыхнул взрыв, из двух других окон раздалось несколько выстрелов. По ним сразу ударили из нескольких автоматов, полетели щепки разбитых оконных рам стекла и штукатурка. Все вроде обошлось, потерь у нас не было… Вообще, надо сказать, отношение гражданского населения к нам, было не однозначным. Помню, как-то мы шли на боевых машинах колонной по городу Трутнов. На улицах бесновалась молодежь, выкрикивали ругательства в наш адрес. Люди, более старшего поколения, стояли и молча смотрели на нас, некоторые поднимали сжатый кулак на уровне плеча, крикнув одно лишь слово - «Надзар!», другие поднимали руки над головой в виде приветствия, как бы пожимая нам руки. Повсюду были плакаты с надписью «Навеки вечные с Советским Союзом», и тут же надписи: - «И ни часом больше». Истеричные молодые люди бросали в нас бутылки, булыжник, провоцируя нас на столкновение. Мы с трудом сдерживали себя, чтобы не открыть огонь. И снова прозвучало несколько неприцельных выстрелов. Замполит полка дал из пулемета очередь поверх голов. Когда застучал пулемет, толпа сжалась, напряглась и немного отступила. Пользуясь суматохой, мы проскочили и этот город.
Думаю, не лишне напомнить, что неподалеку от города Трутнов в годы 2-й Мировой войны располагалась диверсионно-разведывательная школа войск СС, под командованием Отто Скорцени…
За городом, километрах в 8–10, при выходе из под моста широкой автострады, перед каким-то хуторком на повороте снова остановка. Впереди на асфальте горел «Уазик», слева на встречной полосе сбиты полосатые столбики ограждения и широкие следы БМП уходящие в глубокий обрыв. Офицер, двое солдат и старшина стреляли из автоматов куда-то в сторону хутора утопающего в зелени садов. Один солдат лежал у края дороги, нога его была забинтована. Боясь быть обстрелянными из гранатометов, мы все выскочили из машин и рассредоточились на местности. Старший сержант упал за бетонный блок и открыл огонь по мелькавшим в саду фигурам. Рядом, сержант Семенов, матерясь и визжа, стрелял из ручного пулемета. Капитан Глоба стоя, бил из автомата короткими очередями, его плечи, перетянутые на спине крест-накрест ремнями портупеи, тряслись в такт выстрелов. Вскоре все смолкло. Долго не унималась от нервного возбуждения дрожь в руках и ногах. Два солдата-санитара положив раненого на носилки, сделали ему укол. Бледное лицо его показалось сержанту знакомым. Осмотрев раненого, начмед полка капитан Пущин сказал: - «Жить будет, но задета кость. Нужна операция». Подошли к обрыву. Далеко внизу вверх колесами лежал БМП. Рядом кто-то шевелился, глянув вниз, в овраг, Пущин сказал: - «Надо оказать помощь, но нам ведь не спустится туда и никого не поднять без посторонней помощи». Подполковник Дубов по рации доложив «первому» о случившемся, сказал Пущину: – «Вы капитан, оставайтесь здесь, окажете помощь и догоняйте. Старший лейтенант Старостин с машиной и три солдата вам в придачу. Сейчас должна подойти колонна сопровождения. А мы идем дальше, у нас своя задача. По машинам!». Вызвали по рации подкрепление. Оставили охранение, и пошли дальше. Как выяснилось позже. «Уазик» и БМП догоняли колонну. А перед хутором за поворотом перекрыв дорогу, стояла толпа женщин и детей. Механик-водитель БМП забыв про овраг, инстинктивно резко отвернул влево и всей машиной, на скорости, с кручи ушли вниз. Два человека погибли, остальные, кто был в машине, отделались ушибами различной тяжести. Следовавший сзади «Уазик» обстреляли, в него попало несколько пуль, он загорелся. Люди выскочили из горящей машины, начали отстреливаться. И тут подоспела наша колонна. Мы открыли огонь и нападавшие, как всегда бесследно исчезли.
Ситуация была крайне напряженной, чреватой непредсказуемыми последствиями. Но мы во время прибыли в назначенное место. Наша часть совместно с танковой дивизией Войска Польского и дивизией ВДВ из Союза, захватили военный аэродром, расположенный на окраине населенного пункта - Миловице. Это небольшой утопающий в зелени садов чешский городок неподалеку от Праги. Мы полностью блокировали чешские соединения в Миловицах и взяли контроль в свои руки. Нам очень повезло, что командование чешской танковой дивизии расквартированной в Миловицах, было вовремя нейтрализовано и не приняло никаких мер к сопротивлению. Здесь хорошо поработали наши десантники, приходивших утром на работу чешских офицеров арестовывали и увозили куда-то. Задача нашего экипажа была обеспечить связью военно-транспортные самолеты, прибывающие из стран варшавского договора и из Союза. С поставленной задачей мы справились. Миловице становится ставкой и штабом Центральной Группы Советских Войск в Чехословакии...
Напомню о событиях того времени, известных как «пражская весна». В апреле 1968 года руководство КПЧ во главе с Александром Дубчеком, подогреваемое западными спецслужбами выступили с программой реформ в общественно-политической и экономической сферах Чехословакии. Речь шла о создании социалистического общества «с человеческим лицом». Об отказе от догматических препон в деятельности самой партии, в общественной и культурной жизни страны. Лидеры «пражской весны» прикрываясь красивыми лозунгами о свободе и демократии, якобы не выступали за смену существующего в стране социального строя, не ставили вопрос о выходе из блока стран Варшавского договора. Пражские реформаторы считали, что «сталинская модель» социализма якобы противоречит идеалам свободы и прав человека, что необходимо на практике осуществить соединение социализма с демократией (читай, плавный переход к капитализму, то есть «тихая» революция). Это нашло поддержку у большинства членов компартии и положительный отклик в общественных кругах Чехословакии. Мы этого естественно тогда допустить не могли. И реформы, задуманные в Праге, вызвали резкое недовольство в Кремле.
В то время, Пражские августовские события 68-го, вызвали широкий резонанс международной общественности. Нашу страну обвиняли во всех смертных грехах. Несколько человек в Москве вышли на Красную площадь с требованиями вывести войска из Чехословакии. Различные «радиоголоса» поливали грязью нашу страну, и сообщали о якобы бесчинствах советских солдат, находящихся в составе ограниченного контингента войск в Чехословакии. Радио «Свобода» транслировало популярную песню Булата Окуджавы про американского солдата, но это уже было про нас:
- «Возьму шинель и вещ мешок, и каску, окрашенных в защитную окраску,
Ударю шаг по уличкам горбатым, как просто быть солдатом, солдатом, солдатом,
Забуду все домашние заботы, не надо ни зарплаты, ни работы,
Иду себе играю автоматом, как просто быть солдатом, солдатом, солдатом».
Средства массовой информации Чехословакии даже вспомнили гражданскую войну в России в 1919 г. и Чехословацкий легион в Сибири. На что наша газета «Правда» и «Красная звезда» вынуждена была ответить статьей «Правда о чехословацком корпусе».
Мы жили в палатках по десять человек, прямо возле аэродрома на небольшой возвышенности в дубовом лесу. Чуть ниже, примерно в полукилометре от нас две параллельные бетонированные взлетно-посадочные полосы. Чуть дальше, вышка СКП (стартовый командный пункт) и аэродромные сооружения. Первое время спали не раздеваясь прямо с оружием. Снимали только сапоги. Осенью, где-то в октябре, когда ночами стало холодно, на палатки накинули вторые палатки, и выдали небольшие железные печки. По ночам солдаты по очереди дежурили, чтобы не сгореть. Как-то, один раз, к нам, даже приходила палаточная баня. Из брандспойтов подавали теплую, не горячую воду, но это было большое удовольствие для солдат…
Природа в Чехии очень красивая. Поразило то, что в лесу много зайцев и диких коз. Сержант подумал: - «Вот бы наших охотничков сюда, быстро бы сократили поголовье данной популяции». На случай отражения нападения вероятного противника, наш лагерь был опоясан глубокой траншеей с ячейками в полный рост для стрелков. Траншея была вырыта специальной машиной, ячейки мы оборудовали сами, каждый для себя. Днем и ночью выставлялись посты караулов. На каждую ночь выдавался пароль. Было очень неспокойно. Иногда и довольно часто постреливали, особенно по ночам. Позднее, боевое охранение, посты, стали выставлять только на ночь. Помнится, как-то, стояли мы возле БМП и рассуждали, пробьет ли пуля карабина Симонова или автомата Калашникова броню и с какого расстояния? – «А чего рассуждать, патрон то одинаков - 39 мм, сейчас проверим», сказал ефрейтор Петр Клинов и вытащил из кабины карабин: - А ну, кто смелый? Садись в машину». Мы отошли шагов на сто пятьдесят - двести, и Клин ударил по машине. Пуля, чиркнув по наклонной броне, с визгом ушла под небеса. Рядом сержант Семенов тихо матерясь набивал патронами большой, круглый диск ручного пулемета, ехидно заметил: - «Надо было из моего, у меня патрончик серьезный – 54 мм». К нам подошел замполит батальона капитан Чекушин: - «Ребята, кто-то стрелял вроде?». Сержант Веселов: - «Да вот товарищ капитан проверяем на прочность». - «И как?» - «Сейчас посмотрим». Пуля ударила чуть выше двуручной пилы прикрепленной к борту, оставив на броне заметную царапину. – «В пилу целил что ли?» спросил капитан. – «Да нет по верхнему краю, как по черте». – «Не плохо. Но эти эксперименты прекращайте, обстановка здесь, сейчас вроде потихоньку нормализуется. Надо вести себя тихо». Замполита батальона, капитана Чекушина все солдаты уважали, к нему можно было подойти с любым вопросом, это был простой с деревенским лицом офицер. Светловолосый с прямым красивым пробором, он напоминал офицера старой русской армии. Говорил не вычурно, просто, в разговоре слегка картавил. – «Кто стрелял?». Сзади послышался грозный окрик. Все повернулись. Это тихо подошел командир нашей 6 роты капитан Пшеничный, от него слегка попахивало. – «Я, товарищ капитан» сказал ефрейтор Клинов. Чекушин улыбнулся: - «Да вот, проверяем броню на прочность». Ротный: – «Клинов, как же так, в пилу попасть не мог! Слабовато!» и обращаясь к Чекушину сказал: - «Идемте, Дубов опять офицеров собирает». И они пошли. Обернувшись, Пшеничный показав кулак сказал: - «Сержант Веселов, повнимательней тут!». Офицеры ушли. Мой земляк Виктор Карнаухов засмеялся – «Петро, как же так, в пилу не попал? Слабовато! А жаль. что не попал, вот бы задал ротному старшине заботу!». Потом, воровато оглядываясь по сторонам, тихо сказал обращаясь к сержанту: - «Старик, тебе не надоело еще жрать сухпай, зайди-ка вечерком к нам в экипаж, наш водитель Бисалиев, не сдержавшись, ночью случайно завалил одну козочку. Она ведь не может остановиться, на окрик: - «Стой, кто идет?!» и сказать пароль. Ну не выбрасывать же мясо. Кости и шкурку пришлось закопать. Вот мяска свеженького и покушаем… Чайку попьем. Да и «спиритус вини» есть немного. Заходи земеля». Пришлось зайти, попробовать свежатинки…
А вообще надо сказать, в то время кормили нас солдат не плохо, даже очень хорошо, по нормам военного времени. Много хлеба, часто макароны «по-флотски», много масла. Одно время даже был творог и соленое сало, пересыпанное крупной солью. Сало правда было до того соленым и желтым, что создавалось впечатление, что лежало оно на складах еще с Первой мировой войны. Офицерам выдавали, как говорили они, по сто грамм «наркомовских». Кстати, боеприпасы были тоже времен войны. На некоторых цинках стояло клеймо - 1943 год. Сержант подумал - и чего в полку экономили. Весной и осенью на занятиях по огневой подготовке, разрешали стрелять, выдавая по десять патронов…
Постепенно, к середине сентября, обстановка в стране начала налаживаться. Политработники разрешали нам вежливо общаться с гражданским населением, говоря при этом: - «Помните, вы воины-интернационалисты, следите за своим внешним видом и культурой речи. Помните, вы солдаты советской армии! Вежливо, радушно общайтесь с местным населением, при этом, не забывайте о бдительности! Ни от кого не принимайте никаких подарков. Разумно общайтесь с солдатами других армий, помните о бдительности!». А солдат других армий здесь было много. Поляки в своих фуражках-конфедератках, камуфлированной форме и желтых на толстой подошве ботинках. Венгры в красивых, как у бравого солдата Швейка кепках, с длинным козырьком, камуфляже и коротеньких мягких сапожках. Немцы, в стального цвета мундирах, причем на плечах офицеров серебристые витые погончики, ну совсем как в кино про третий рейх. Почти весь военный блок стран Варшавского Договора… С поляками, из танковой дивизии охранявшей нас мы просто дружили. Иногда они нас угощали вонючей вроцлавской водкой, мы же им предлагали спирт. С одним из них, танкистом Юзефом Янышевским мы познакомились. Это был высокий, красивый поляк, в звании капрала Войска Польского, командир танка Т-34. Он любезно разрешил мне осмотреть всю его боевую машину, снаружи и изнутри. Мы обменялись адресами и переписывались с ним до 1970 года, пока он не женился. В последнем письме он написал: «Виктор, я оженился, ты бы знал, как это здорово…» и больше писем от него не было…
В гости к нам стали приходить и солдаты чехословацкой армии, причем со своим оружием, только без боекомплекта, небольшой коротенький автомат «Рошэ» и чем-то напоминающий наш «Калашников», автомат «Зорэ». Они с нескрываемым любопытством смотрели на нас. Их раскованные манеры и камуфлированная военная форма свободного покроя представляли собой разительный контраст по сравнению с привычным для нас видом солдат советской армии. С двумя я быстро познакомился, один был среднего роста рыжеватый, симпатичный словак из Братислвы, он очень плохо говорил по-русски, имени я не запомнил. Другой, чех по национальности, высокий, крепкий. Кажется, его звали Ежи Гниличка. Он не плохо говорил по-русски, мы были с ним примерно одного звания, разница в возрасте у нас была не большая, я был года на два-три старше. Оказались коллегами, он радист и я радист, это как-то сблизило нас. Говорили обо всем. О жизни, об искусстве. Он все никак не мог понять, как это можно по радио в одно время передавать музыку и тут же сразу читать «вирши». Слово то какое, наше, русское. А вообще чешский язык напоминает немецкий, такой же резкий, очень мало знакомых славянских слов. Он все время просил меня рассказать про Сибирь. Оказывается, его дед служил в чехословацком корпусе и в 1919 г. был в Сибири. Удивлялся, как мы долго служим – три года и так далеко от родного дома. Меня же интересовал его солдатский быт, служба, его гражданская жизнь. У них солдаты служили по одному году и, как правило, в своем родном городе. И что интересно - на выходные их отпускали домой и даже с оружием, но без боекомплекта.
Боевое охранение, и посты, мы стали выставлять только на ночь. В лагере на небольшой площадке поставили общий телевизор, и по вечерам мы свободные от нарядов и службы, смотрели Олимпиаду-68. Смотрели и художественные кинофильмы. Тогда, в кинокартине «Вертикаль», я впервые увидел Владимира Высоцкого, услышал и полюбил сразу и навсегда его песни. Командование, чтобы разнообразить быт солдат заказывало концертные бригады из СГВ (Северная группа войск) и из Союза. Поляки перед нами выступали со своими концертами, да и чехи тоже приезжали с концертными программами, но это было конечно уже гораздо позднее. Тогда, там я впервые увидел на сцене чешского певца Карела Канарека. Он хорошо говорил по-русски, вел себя на сцене очень раскованно, и даже рассказал какой-то маленький анекдот про лягушку. Я впервые увидел, как он двигаясь по сцене иногда выполнял элементы танца «брэйк», или делал такие резкие, отрывистые, как у робота или куклы движения рук, головы, тела, в его исполнении это смотрелись очень красиво.
Денежное довольствие нам выдавали чешскими кронами и советскими сертификатами, которые можно было отоварить в любом армейском магазине, советском посольстве, и самое главное в валютных магазинах «Березка», что в Бресте, Минске, Москве. На фоне всеобщей нехватки и дефицита в нашей стране, в этих магазинах можно было купить практически все. От импортных шмоток, до японской радиоаппаратуры.
Нас стали вывозить на экскурсии по городам. В частности нас возили в город Пльзень, где находится автомобильный завод «Шкода», и на всю страну и за ее пределами знаменитый пивной завод. Экскурсовод, молодая миловидная женщина, чешка русского происхождения рассказывала нам, как столетиями готовилось знаменитое чешское пиво. Пригласили в дегустационный зал. Посадили за большой дубовый стол, угостили по кружке свежего пива. Золотистое пиво было в красивых, как мне показалось больших, высоких стеклянных бокалах. Сопровождавший нас офицер первого отдела майор Кремков ревниво следил, чтобы мы вели себя достойно. Я, приличия ради, отхлебнул несколько глотков горчащего пива, которое сразу «ударило» мне в голову. Пиво мне не понравилось, я его не пил никогда, не знал и не понимал его вкуса. Не пью пиво и теперь…
Чехия - страна внешне богатая. А нам было с чем сравнить. Польша, например, выглядела намного беднее, правда Польша очень здорово пострадала в войну. Женщины чешки очень красивы, но какой-то холодной, я бы даже сказал, мужской, чуть надменной красотой. Польки, конечно в этом плане, выигрывали, выглядели и красивее, и как бы женственнее чешек. На одной из улиц запомнилась молодая красивая женщина с распущенными белокурыми волосами за рулем открытой, без верха роскошной автомашины. В ярко накрашенных губах ее была сигарета… Поражало то, что многие чехи не плохо говорили по-русски, на наших встречах показывали нам старые военные фотографии, где они снимались на память с советскими солдатами в далеком 1945-ом.
Как-то проходя на боевых машинах один из городов, как всегда под вопли и проклятия горожан, уже где-то в конце улицы, мы увидели пожилого чеха в черном костюме, в шляпе, вся грудь в крестах и медалях. Рядом с ним под руку стояла маленькая седая женщина. А он приложил руку к полям шляпы, стоял по стойке «смирно» и отдавал нам честь. Это, на всю жизнь врезалось мне в память.
Запомнился международный аэропорт «Рузинэ» где я впервые увидел автоматические двери, когда подходишь к двери аэровокзала, они сами открывались, для меня это было ново. Там же в аэропорту я видел, как среди выстроившихся живым коридором наших десантников, к трапу самолета шел высокий прямой, седой старик – президент Чехословакии Людвиг Свобода, рядом семенил, не скрывая слез, откровенно рыдая, глава правительства ЧССР Александр Дубчек. Их увозили в Москву. Офицеры посмеивались: «На ковер к Лене, повезли». В то время среди офицеров ходил анекдот. Нам его рассказал командир 2-й роты капитан Георгий Галаганов: – «Спит Брежнев и видит сон, как будто бы он находится в гостях у нового генерального секретаря компартии ЧССР товарища Гомулки, в саду. Смотрит, а тот ходит по саду и ногами топчет дубовые желуди. Брежнев и спрашивает его: - «Товарищ Гомулка, а что это вы делаете? Да вот Леонид Ильич, отвечает Гомулка, давлю желуди, чтобы новые «дубчеки» не выростали!»
Капитан Галаганов резко отличался от всех офицеров нашего полка. Родом из Одессы, он под рубашкой всегда носил полосатый тельник. С солдатами разговаривал непринужденно с каким-то особенным, разве что только для одесситов характерным акцентом и юмором. Солдаты, если не любили, то уважали его, это уж точно. Между собой они звали его «Жорка одессит». Капитан Галаганов одевался всегда щеголевато, на манер морских офицеров. Шинель довольно заметно укорочена. Офицерская армейская фуражка пошита на манер морской мичманки. Заниженная тулья, обод фуражки довольно далеко выходил сзади, как бы прикрывая воротник. Крупные мужественные черты лица, на носу всегда темные очки. Десятилетия спустя в штурманской аэропорта Домодедово, я случайно познакомился с одним пилотом по фамилии Галаганов и от него узнал, что «Жорка-одессит», это его брат, сейчас на пенсии и живет неподалеку от Москвы в городе Железногорске. Воистину сказано: - «Неисповедимы пути твои, Господи!» Срок окончания моей срочной службы в рядах вооруженных сил давно истек. В Миловицах, дождавшись приказа о возвращении на места постоянной дислокации мы, попрощавшись и обменявшись адресами с новыми боевыми товарищами, расстались. Расставались чуть ли не со слезами на глазах.
Попрощался я с друзьями,
Мы неловко обнялись,
Под ногой скатился камень,
Грохотнул куда-то вниз.
И потопал друг мой Витька
Растопырив галифе
«Забивать» на «дембель» столик
В не построенном кафе…
Надо сказать, что с прибывшими солдатами из Союза, мы тоже быстро перезнакомились, и как-то близко сошлись. Все здесь в чужом краю мы стали земляками, сибиряки, москвичи, ленинградцы, хохлы и белорусы. Офицеры тоже несколько потеплели душой и к нам относились не очень строго, и даже как-то по отечески заботились о нас. Может быть потому, что по нормам военного времени им выдавали по сто грамм «наркомовских», а может быть еще и потому, что общая опасность сближает, и неровен час, может быть, придется стоять в одном окопе отстреливаясь от противника…
Так пробыв в Чехословакии, долгих тревожных три месяца, в начале ноября 1968 года, я вернулся к месту своей дислокации в город Легница. В полку на плацу перед строем командир полка зачитал приказ о присвоении очередных воинских званий и долгожданный приказ об увольнении в запас. Мне присвоили очередное звание - «старшина». Затем командир полка мне и еще одному сержанту вручил нагрудные знаки «Отличник ВВС» и знаки солдатской военной доблести Чехословацкой народной армии. Водителю нашей роты Черешневу О.И. и еще нескольким солдатам в полку приказом министра обороны маршалом Советского Союза А.А.Гречко №-242 от 17 октября 1968 года была объявлена благодарность: - «За отличное выполнение поставленной задачи, умение владеть техникой и выполнение своего интернационального долга по защите социалистических завоеваний в ЧССР»
Начались томительные дни и часы ожидания. Батальон, рота, как бы жила отдельно, по своему заведенному расписанию. А тебя вроде, как и нет. В наряд не ставили. - Ты есть, но тебя нет. Это очень тяжело. Ведь ты уже прирос душой и телом к армии, к строю. Не сиделось, не лежалось, не спалось. Утром на подъем вставал вместе со всеми. Вечером выходил отмечаться на вечернюю поверку. Пропал аппетит. Ночью долго лежал с открытыми глазами. Были одни мысли, скорей бы уж домой. И понемногу начала нарастать где-то в глубине души какая-то внутренняя тревога, даже страх, а как я буду жить там, на «гражданке», что я буду там делать, чем заниматься? Здесь все просто, все понятно. Все расписано Уставом, служи и радуйся. Понял одно, без формы я уже не смогу жить. Даже мелькнула шальная мысль, а не остаться ли здесь в армии. И где-то внутренне пожалел, что в свое время не послушал замполита батальона капитана Чекушина, который предложил мне и еще двум солдатам походить на подготовительные курсы и поступить без конкурса в военно-политическое училище в городе Кургане. Солдаты уехали, а я чего-то забоялся. Не решился, и тогда, когда мне подполковник Дубов предложил поехать в Союз на учебу, на краткосрочные курсы подготовки младших офицеров. Тогда был дефицит кадров младшего офицерского состава. Вот тогда, или, чуть позднее в армии ввели звания прапорщик, а на флоте – мичман. Тогда, там я для себя решил, что на «гражданке» пойду работать в авиацию. Наконец через трое суток нас, на машинах вывезли на соседний аэродром в городе Шпротава и самолетом Ил-18, бортовой номер 75500 последних 100 с лишним человек, «старичков» отправили в Союз.
Интересная деталь, в пути, штурман по внутренней связи объявил о пролете государственной границы, мы все как по команде дружно проревели громкое - Урааа! Долгие три года и три месяца проведенные мной вдали от Родины позади!
На аэродроме в Москве произошел небольшой инцидент. Все дембеля сибиряки и уральцы летели до Свердловска. В Москве необходимо было дозаправить самолет, нам предложили выйти и пройти таможенный досмотр. Мы дружно отказались, ни один не вышел из самолета. Власти, опасаясь скандала, быстро заправили самолет и выпустили нас по расписанию. К слову сказать, в году в 1974, уже работая в системе ГВФ, я летел в составе экипажа на самолете Ан-12 северной трассой на Норильск, и вдруг в эфире услышал позывные самолета Ил-18 - того самого - 75500… - Сразу нахлынули воспоминания…
В заключение хочу сказать, военная операция под кодовым названием «Дунай» прошла относительно бескровно, военных действий как таковых не было, хотя без стрельбы, раненых и погибших не обошлось. Чешская армия вообще не участвовала в событиях 21-го августа 1968 года, до того все было сделано четко и быстро, за исключением конечно единичных случаев, да в первый день ввода советских войск в Чехословакию, в Праге на площади в знак протеста произошел акт самосожжения Яна Палаха. Как станет известно гораздо позднее, за время пражских событий 1968 года погибло 192 человека – советских солдат и конечно пострадало гражданское население. Так закончилась моя военная юность. И хотя кое-кто говорит, что проведенные в армии годы прожиты зря и сожалеют о них, как о зря потерянном в жизни времени, я ни сколько не жалею о тех годах проведенных мной вдали от Родины.
Немало я дум передумал, шагая в далеком краю
И небыло большего Долга, чем выполнить волю Твою…
Где-то в начале 70-х, на железнодорожном вокзале в Тюмени, я встретил знакомого сержанта из батальона охраны. Был он не трезв, сильно хромал на одну ногу, как выяснилось потом, ногу он потерял как раз во время тех августовских событий 68-го года и сейчас был на протезе. Мы крепко обнялись, я угостил, выпили. Он плакал, размазывая грязные слезы по щекам, и громко ругался матом. С обидой рассказывал о том, что когда ему ампутировали простреленную ногу, родным отправили телеграмму о том, что он попал под поезд и находится на лечении в госпитале. И как в оправдание все время показывал мне красные корочки участника Великой Отечественной войны. А случилось вот что… Полк охраны, в котором он служил, дислоцировался и выполнял задачу по охране военных объектов гарнизона в городе Легница. Охранная служба тяжелая, как говорится – через день на ремень, через два на кухню. Вся служба в этом и состояла. Никакого разнообразия, с ума можно сойти. Что в общем-то, в их полку это иногда и происходило. То солдатик на посту застрелится беспричинно, то часовому на посту что-то пригрезится и он учинит перестрелку со сменой караула и разводящим. Командование, понимая это, давало батальону охраны отдых и иногда примерно раза в два-три месяца для разнообразия мы их подменивали в несении караульной службы и охраняли территорию своей части самостоятельно, и, в общем-то сержанты знали друг друга, тем более некоторые были земляками. Так вот их полк охраны тоже подняли по тревоге 21-го августа. И один батальон отправили в ЧССР, который нес службу по охране ставки Объединенного командования расположенной в Миловицах. Сержант рассказывал: - «Поехали мы со старшиной сверхсрочником и еще одним солдатом, не считая моего водителя автоцистерны за водой для кухни. Водоснабжение первое время не работало, был отключен водопровод, и вода для питья и кухни была привозная. Ездили недалеко на хутор, километров пять от города и примерно столько же от аэродрома, где первое время располагался штаб объединенного командования. Впереди шел УАЗик сопровождения со старшиной, следом с автоцистерной тащились мы, в кабине я с водителем. Старшина в УАЗике ехал первый раз и заблудился, немного поплутав по улочкам хутора, подъехали к каким-то складам возле небольшого с виду сада, где располагалась поливочная колонка. Бросили шланг и начали закачиваться. Мы почти заканчивали заправку водой, как вдруг раздались выстрелы. Старшина упал, водитель бросился к нему, наклонился. Я крикнул: - «Быстро за рацию! Передай, нападение!» и бросился за штабель дров, пытаясь определить, откуда стреляли. Снова ударила очередь и из цистерны брызнули фонтанчики воды. Стреляли со стороны склада и из-за деревьев сада. Ударил туда короткой очередью, затем еще, по складу. Там заметались какие-то тени. Ударил длинной. Крикнул солдату автоцистерны пытавшемуся запустить двигатель машины: - «Чего копаешься! Брось ты ее! Помогай!». И тут совсем рядом, со стороны склада ударила автоматная очередь, солдат в Уазике выронил трубку рации и ткнулся лицом в рулевую баранку автомобиля. Другая очередь, обдавая горячим визгом вспорола рядом асфальт, в ногу что-то кольнуло, зажгло. Я успел дать в темный проем склада по вспышкам и на звук длинную очередь. Оттуда послышался то-ли стон, то-ли вскрик. Перекатившись через бок, я поменял позицию. Нажал на спуск, послышался сухой щелчок. Патроны кончились! Трясущимися руками нащупал подсумок с запасными рожками, стал менять рожок с патронами. Рядом ударила автоматная очередь, это водитель, упав за колесо автомобиля, открыл огонь. - «Молодец салага!» подумал я, и тут мне сделалось плохо. Я почувствовал слабость, головокружение. Нога не слушалась, в сапоге хлюпало. Молодой бил часто, короткими очередями. Я ему крикнул: – «Береги патроны! Внимание на склад и не упускай из виду сад!». Сменив рожок, я бил то по складу, то по саду, там все реже мелькание теней и редкие неприцельные выстрелы. В глазах все плыло, а я бил короткими, лишь бы не молчать и не вырубиться. Наконец все стихло. Меня подташнивало. Нога совсем не слушалась. Я лежал и думал – успел передать сообщение водитель или нет? А ты знаешь Виктор, чего я боялся больше всего? Потерять сознание! Потеряю и все конец! Глянув на часы, я удивился. Прошло минут сорок с момента первых выстрелов, а показалось, что совсем немного. В такие минуты время как-то не чувствуешь. Водитель достал из кабины аптечку, перетянул мне ногу жгутом. – «Что там?» Спросил я его, тот разрезал сапог, снял его и перебинтовал ногу, ничего не ответив. – «Пойди, посмотри, что с ребятами и попробуй связаться с нашими». Он долго не возвращался, потом подошел и доложил: - «Старшина мертв, водитель очень тяжелый, без сознания, я наложил повязку. Связь есть, сказали - помощь выслана, держитесь». Когда подошла БМП, я уже не видел, услышал только рев подходящей машины и – провал». Потом: - «Виктор, офицерские госпиталя на юге нашей страны. Не один, а два. Лечение, реабилитация. Участливо-жалостливое внимание нашего медперсонала. Потом на родине, вежливо-холодное внимание чиновников с нескрываемым подозрением рассматривающих мои красные корки участника Великой Отечественной войны. И один и тот же вопрос: - «А лет-то вам сколько? Больно молод!». Сержант, скрежеща зубами ругал все и вся на этом свете, и военное руководство и автомобиль «Запорожец» с ручным управлением, который ему выделило государство как участнику войны. Был не рад полученной однокомнатной квартире. – «Ну, куда я на одной ноге!? Кому я теперь нужен?». Он плакал, размазывая грязные слезы по щекам, и громко ругался матом. Мы расстались, и больше я его никогда не видел. На душе остался неприятный осадок, ту встречу и того сержанта-инвалида я не могу забыть до сих пор…
Многие события отшумели в минувшие десятилетия под каштанами Праги. Много утекло воды в реке Влтава, но Чехословакия, в отличии от Венгрии, до сих пор официально не признала факт вооруженного вторжения Советского Союза…
В новое время, Россия осудила действия Советского Союза, по отношению к Венгрии 1956 года и к Чехословакии в 1968 году. Но, если Венгрия попала в «Перечень государств, городов, территорий и периодов ведения боевых действий с участием граждан Российской Федерации», дающих согласно Федеральному Закону «О ветеранах», право на льготы, то Чехословакия – нет. Об этом многие участники событий 1968 г. сожалеют. Чехословакия пока не признала факт военного вторжения в свою страну Советского Союза… Да и той маленькой, красивой, единой страны уже нет. Есть Чехия и Словакия…
Немного истории. Миловице - небольшой утопающий в зелени садов чешский городок неподалеку от Праги. Был основан в 14 веке. Первое письменное упоминание о Миловицах относится к 4 января 1396 г. Герб Миловиц – серебряная голова лани с золотым языком на зеленом щите с тремя серебряными зубцами. В 1904 году австро-венгерское правительство постановило основать при Миловицах военный лагерь с полигоном. Для этих целей была выбрана территория деревни Млада, которая постепенно была выселена. Здесь проводились учения, а с 1913 года тут находились пулеметные Пехотные курсы. В 1914 году с началом Первой мировой войны в Миловицах был построен лагерь для военнопленных, через который прошло 46 000 русских и итальянских военнопленных. Умершим от болезней военнопленным поставлен памятник, который находится на военном кладбище.
В 1919 году миловицкий полигон начинает использовать чехословацкая армия. Здесь также строятся и испытываются доты, для будущих пограничных укрепрайонов. Начиная с марта 1939 году миловицким полигоном заинтересовалась немецкая армия. Полигон расширяется, строятся новые стрельбища. Именно здесь тренировались войска «Лиса Пустыни» – фельдмаршала Эрвина Роммеля перед отправкой в Африку, а также танковые соединения СС.
После освобождения Чехословакии в мае 1945 года, на полигоне обосновалась чехословацкая 13–я танковая дивизия. Советская армия пробыла в Миловицах с августа 1968 г. до 30 июня 1991 г. В 90-е годы произошел мирный раздел страны на Чехию и Словакию.
Окончательно уже не используемый городок с полигоном был упразднены в 1995 году. В августе 1996 года началась реконструкция территории бывшего военного городка в Миловице.
Кстати, в 1993 году в городе проходили съемки фильма «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». А в 2004 – 2005 годах в городе проходила часть съемок фильм «Хостел».
В 2008 году на каналах центрального российского телевидения прошел фильм Николая Сванидзе, где были показаны рассекреченные КГБ кадры, настоящих уличных боев в Праге.
В 2009 году я увидел по телевизору, показывали Миловице. Один предприимчивый чех в здании бывшего штаба командования Центральной Группы Войск устроил музей. Здесь было всего понемногу. Что-то от военной техники, что-то от военной советской символики. В душе у меня что-то шевельнулось, ведь более сорока лет назад я бывал в том городе и служил в этом военном городке.
Мой очерк базируется на воспоминаниях, личном восприятии и моих оценках
и не претендует на документальную точность в описании тех далеких событий.
Материалы основаны на личных воспоминаниях, частично взяты из газеты Красная Звезда. Частично из кинофильма Н.Сванидзе.
Фамилии героев моего очерка вымышлены, и я прошу меня извинить за какие-то случайные совпадения…
Своими воспоминаниями со мной любезно поделились тюменцы:
Гвардии рядовой Отдельного батальона связи Бернард Ромбальский.
Водитель РЛС, ефрейтор Отдельного полка связи Олег Черешнев (Светлая ему память).
Гранатометчик мотострелкового полка, гвардии рядовой роты военных регулировщиков Виктор Федоров.
Гвардии сержант Отдельного батальона ВДВ Александр Зяблов.
Курганец, водитель Валерий. Пилот из Ханты-Мансийска – (Светлая ему память).
"Заводоуковские вести" № 66 от 18.08.2018.
