Около года журналисты «Заводоуковских вестей» работали над проектом «Согретые Сибирью» и, было, уже отчаялись найти тех, кого в годы военного лихолетья приютила заводоуковская земля. Но вдруг телефонный звонок от горожанки Тамары Фирсовой:
- Знаете, а мои приятельницы, мои милые девчонки - Лидия Ивановна Лысенко и Людмила Петровна Екименко - именно те, кого вы разыскиваете! Они – ленинградцы, воспитанницы Бигилинского детского дома, - сообщила Тамара Александровна. – Только вот незадача: живут-то они не здесь, а в Тюмени…
Что такое для корреспондента сто километров по ровной дороге да на легковой машине? Через час мы встретились с милыми девчонками в одном из тюменских кафе…
Одна Сибирь на двоих
Мои новоиспечённые знакомые трогательно обмениваются гостинцами:
- Лидочка, держи: продуктовый набор для внуков, - шутит Людмила Петровна и протягивает подруге пакет с конфетами и фруктами.
Лидия Ивановна не остаётся в долгу:
- А это, Люсенька, тебе: свёкла и морковь – всё со своего огорода.
Лидочка и Люся неразлучны всю жизнь. У них столько общего, что быть порознь они просто не имеют права.
- У нас одна война на двоих, на двоих – один детдом, одни беды и лишения, - мои собеседницы едва сдерживают слёзы. – Мы обе из Ленинграда. Но город на Неве лишь место нашего рождения, настоящей же родиной для нас 70 лет назад стала Сибирь. Ею она остаётся по сей день.
Стук колёс, как балетные па
В 1941 году Лидии Лысенко (в девичестве Шлютгавер) исполнилось восемь лет. Вместе с мамой – Марьей Ивановной, папой – Иваном Адамовичем и тремя младшими братьями Сашей, Володей и Юрой они жили в Володарском районе Ленинграда.
- Перед войной мама отдала меня в балетную школу, - вспоминает Лидия Ивановна. - Но особых чувств к танцам я не питала. Занятия у станка лишь тяготили, если не сказать больше – раздражали. Балет, школа, безоблачное детство – всё оборвалось в один миг - в июне 1941-го…
Ленинград, некогда величавый и строгий, был весь изрыт траншеями. На его окраине жители сооружали баррикады. До сих пор в глазах Лидии Лысенко стоят аэростаты, окна домов в полосках бумаги и отряды солдат. Днём и ночью из города уходили эшелоны, увозили оборудование заводов, уникальные экспонаты музеев и самое дорогое – детей.
Осенью 1941 года во двор, где жила Лидия Ивановна, въехал грузовик. Выскочившая из него женщина объявила об эвакуации. Возле машины то час собралась толпа ребятишек. Матери и бабушки помогали забираться детям в кузов.
- Я же до последнего ждала маму: она в этот день уехала рыть окопы. Но так и не дождалась, - продолжает моя собеседница. - «Прыгай в машину!» - скомандовала стоящая позади меня женщина. «Нет! – закричала я. – Никуда я без своих братьев не поеду!». Так, я, пятилетний Саша и трёхлетний Вова оказались в кузове грузовика. Годовалый Юра, о котором до сегодняшнего дня мне ничего не известно, остался в Ленинграде…
Спустя несколько часов, детей привезли на станцию Гаврилов Ям, что в Ярославской области и погрузили в вагон для перевозки скота. В ноябре 1941-го эшелон двинулся в путь: ленинградские ребятишки вместе с воспитателем Антонидой Иванововной уезжали всё дальше и дальше от страшных бомбёжек в глубокий тыл, в неведомую им Сибирь. Полмесяца они ехали в холодном вагоне, согреться в котором можно было только хорошенько укутавшись в солому. – Чтобы мои братишки не замёрзли совсем, я всю дорогу лежала у них в ногах, - рассказывает Лидия Ивановна. – Тук-тук-тук, тук-ту-тук - стучали колёса… Их стук напоминал мне ненавистные балетные па: раз-два-три. раз-два-три … Кормили нас из ряда вон плохо. С большим нетерпением мы ждали очередной станции: тогда поезд замедлял ход, деревянные ворота вагона со скрипом открывались и местные жители бросали нам лепёшки, сало и морковь. Так, благодаря этим добродушным людям никто из нас в дороге не умер с голоду.
Наконец эшелон с эвакуированными прибыл на конечную станцию – в город Ялуторовск. Ребятишек в тоненьких пальто и осенних ботах встретила суровая сибирская зима. Ялуторовчане укутывали детей в тулупы и на подводах увозили на Криволукский разъезд. Там расселяли в деревянные дома по два десятка человек. Больных детей лечили, со здоровыми проводили дезинфекцию.
Здесь же, в Криволукском, Лидия Лысенко пошла в первый класс. После уроков она с одноклассницами бегала в эвакогоспиталь и выступала перед ранеными.
– Мы с девчонками устраивали для солдат концерты художественной самодеятельности: подружки пели, а я, несостоявшаяся балерина, танцевала. Ох уж эти ненавистные па! Но деваться было некуда: раненые бойцы не скупились на сахарок...
Ленинградская вошь, куда ползёшь?
- В 1944-м на маму пришла похоронка. Её смертельно ранило при бомбёжке, - продолжает Лидия Ивановна. – Об отце мне лишь был известен тот факт, что в самом начале войны ему осколком оторвало обе ноги. Наверное, впоследствии он умер. И остались мы с братьями одни на всём белом свете… После победы за ленинградскими ребятишками приезжали родственники и увозили их в город на Неве. Нас, сирот, сначала определили в Лыбаевский детдом, а потом перебросили в Бигилу – уютную деревушку с лесом и речкой.
Лидия Лысенко вспоминает страшный голод 1946-го. Ложка овсяной каши на завтрак и 100 граммов хлеба, на обед – 150. Любимое лакомство – испечённые непонятно из чего чёрные лепёшки. Их детдомовцы выменивали на хлеб у местной девчонки. Но и этого ленинградцы вскоре лишились: кто-то из малышей проговорился о вкусных лепёшках воспитателям. За зиму детдомовцы так наголодались, что решили летом обязательно завести огород…
- Будучи шестиклассницей, я поросилась на работу в колхоз – на прополку пшеницы, - рассказывает Лидия Ивановна. – Услышала, что за это дают по стакану молока и немного хлеба. Думаю, хлеб есть не буду – мальчишкам своим отнесу, а вот молоко пить придётся в одиночку. В другой раз взяла с собой брата Сашу. Дали нам с ним на двоих две полосы. В считанные минуты Саша уморился под палящим солнцем и стал ныть: «Лида, я уже устал!» Продуктовый паёк мы всё же получили. Я же, строго посмотрев на брата, сказала: «Думаешь, легко оно, молоко-то, достаётся!» Но гнев мой вмиг сменился на милость после того, как я увидела довольное лицо младшенького Вовки, уплетавшего за обе щеки заработанную нами двойную порцию хлеба.
Здесь же, в Бигилинском детдоме, моя собеседница сдружилась с Люмилой Кувалайнен (Екименко), с которой они неразлучны до сих пор, и Раей Залызо – в последнее время письма от неё (теперь уже из Санкт-Петербурга) почему-то перестали приходить.
А вот с местными ребятишками отношения у детдомовцев сложились не сразу. Бигилинцы откровенно потешались над «акающими» и «цыкающими» ленинградцами.
- Часто нам вслед доносилось обидное «Ленинградская вошь, куда ползёшь?» или «Ленинградские девчонки не садитесь на бревно, у вас юбочки коротки, вы покажете кино?» - сейчас Лидия Ивановна с завидным спокойствием вспоминает эти незамысловатые стишки, а тогда подобные скороговорки трогали детдомовцев до слёз. А вот от кого ребятишки никогда не слышали грубого слова, так это от воспитателей и педагогов. Татьяна Семёновна Шабалина, Александр Данилович Бабушкин, Агнесса Фёдоровна Логинова, Мария Ивановна Исаева, Юлия Георгиевна Шуракова… Без преувеличения можно сказать, что сотням обездоленным и осиротевшим детишкам они заменили отцов и матерей, бабушек и дедушек.
Моя малая родина – Боровский
- В Бигиле я окончила 7 классов и, подхватив под мышку детдомовский деревянный чемоданчик, уехала в Тюмень поступать в техникум советской торговли, - Лидия Ивановна раскрывает фотоальбом. – Вот мы – молодые и красивые! Студенческие годы тоже были не сахар: общежитие, мизерная стипендия. Я частенько столовалась у Люси, которая училась здесь же, в Тюмени, в педучилище. Не забывали мы и детдом: в выходные обязательно навещали своих бывших учителей и воспитателей.
После техникума Лидию Лысенко направили на работу в УРС – управление рабочего снабжения. Чтобы вернуться назад в Ленинград не было и мысли: куда, к кому? Потом был Вагайский леспромхоз. В конце 1960-х Лидия Ивановна с мужем Коммунаром Антоновичем переехала жить под Тюмень, в посёлок Боровский. Пятьдесят лет прожили они вместе душа в душу, воспитали замечательных детей. Главы семьи не стало семь лет назад. Сегодня у нашей героини трое внуков и одна правнучка.
А что же её братья? Как сложилась их судьба? – спрашиваю я.
- Александр ещё с детства бредил морем. Закончил мореходку и, казалось бы, мечта сбылась! А тут война во Вьетнаме. Погиб он. Командир части написал, что их корабль разбомбили… Младшенький Володя теперь шлёт привет из Казахстана: после тюменского ремесленного училища он уехал в Караганду, где и живёт до сих пор. Звонил два дня назад, слава богу, всё у него в порядке. Да что это я всё о себе да о себе? - спохватывается Лидия Лысенко. – Пора дать слово Люсе.
Украденный снег
- Да-а…Люся… Люся уже девятый десяток разменяла, - улыбается Людмила Петровна и начинает свой рассказ.
– Сибирь – суровый край, суровые люди… Даже имена здесь звучат сурово. Здесь Константин – в Ленинграде мягко «Котя», Галина вместо привычного нам «Гуля». Моя родная тётушка Мура (по-сибирски Мария) души во мне не чаяла, поэтому, оставшись без матери в пятилетнем возрасте, я себя никогда не чувствовала сиротой. Девичья фамилия Кувалайнен досталась мне от бабушки-финки. Помню её безутешные слёзы на перроне ленинградского вокзала: осенью 1941-го бабушка отправляла меня в эвакуацию в Сибирь. А я и мои одноклассники из школы № 19 не понимали весь ужас происходящего и даже радовались, что наконец-то мы все вместе едем далеко-далеко. Могли ли тогда мы, девятилетние мальчишки и девчонки, знать, что для многих из нас Сибирь навсегда станет родным домом…
Наш эшелон был в пути полмесяца. Кормили неплохо, но вот с водой была напряжёнка. За глоток живительной влаги мы готовы были отдать всё! «Так ведь снег кругом!» - смекнули мальчишки и на ближайшей станции было ринулись на улицу. Но начальник поезда строго предупредил о том, что…в округе всё отравлено. Но, так или иначе, снег в вагоне всё же появился. Парнишки, раскочегарив буржуйку, таяли его в большой кастрюле и выдавали воды по одной ложке.
Помню, как ребятишки постарше рассказывали нам, малышам, о Сибири разные небылицы, например, о том, что люди там живут только в юртах и, чтобы не замёрзнуть, обязательно спят в мешках. Наконец, нашей воспитательнице Федосье Ивановне надоело слушать их болтовню и она, осведомившись у начальника эшелона, объявила: «Дети, мы едем в Тюмень! Это большой город и по его улицам ходят трамвай. А белых медведей там и в помине нет!» И, наверное, в тот миг в воображении каждого из нас предстал родной город…
- Расскажите, Федосья Ивановна, нам лучше про Ленинград, - не унимались мы. – Его разбомбили, да? Но ведь война скоро кончится, правда?
Пятково – Бигила
А в середине декабря приехали мы на станцию Новая Заимка. Мороз под 40! Всех детей посадили в сани, укутали тулупами и предупредили, что путь неблизкий – едем в деревню Пятково. Километров через десять сделали первую остановку. Местные жители пригласили нас в дом погреться. Тогда впервые я увидела настоящую русскую избу.
– Ну что, милые, стоите? Сымайте пимы, бросайте лопатинки да полезайте на полати! – громко сказала хозяйка.
Мы недоумевали: пимы, лопатинки? Как-то не по-русски с нами разговаривают. Но воспитательница быстро сообразила:
- Снимайте бурки, пальто и залазьте вон на те доски, что под потолком!
В Пятково нас расселили в школе и тут же повели в столовую. Глиняные чашки, деревянные ложки, чёрный хлеб, словно камень, и заваруха – не то суп, не то каша.
Стены детдома постоянно промерзали и на них образовывалась толстая корка льда. А ночью одолевали крысы. Вот в таких нечеловеческих условиях я прожила три года. Потом всех ленинградских ребятишек увезли в Бигилу. По сравнению с Пятково – это как небо и земля: и тепло, и сытно. Одна беда – в комнатах было тесновато, но как говорится, не до жиру…
Зимой дети учились, а летом трудились на школьном огороде. Вспоминаю забавный случай: пололи мы как-то с воспитательницей-еврейкой Сарой Саломоновной только что проросшую морковь. Ну откуда же нам, городским ребятишкам, знать, как она растёт?
- Рработайте, а я прроверрю, у кого из вас грядка чище, - сказала Сара Соломоновна и отошла на полчаса.
Мы добросовестно боролись с сорняками и никак не понимали, почему воспитательница, увидев плоды нашего труда, отчаянно заплескала руками и запищала тонким голоском:
- Боже! А где же тут моррковки?!
Судьбу решила третья подвода…
Война закончилась и за детдомавцами один за другим приезжали родственники. Как я завидовала своим одноклассникам: они снова будут жить в Ленинграде.
- Напишите мне о городе, расскажите, каким он стал! - просила я отбывающих из Бигилы девчонок.
Часто лежа на кровати представляла: вот сейчас дверь откроется и в комнату зайдёт моя тётя Мура. Но, конечно, этого не случилось. А письмо от неё я всё же получила. В нём тётя обещала в скором времени приехать за мной. Но воспитатели в голос запричитали:
- Люся, ты так хорошо учишься, не вздумай уезжать! Рядом Тюмень, ты обязательно поступишь в педучилище.
Что правда, то правда – задатки педагога у меня были с детства. И я… осталась. Но попытки сбежать на родину у меня всё же были. Не выдержав моего плача, директор детского дома пообещал мне, что я обязательно уеду на вокзал, но только не вместе со всеми ребятишками, а на третьей дополнительной подводе. Подвода действительно подошла. Обрадованные, мы с девчонками сгрузили на неё свои узелочки и тронулись в путь. И вдруг – колесо сломалось! Перехитрил нас всё же директор. Я же эту третью подводу запомнила на всю оставшуюся жизнь. Если б не она, кто знает, как сложилась бы моя судьба.
А визит в город на Неве произошёл многим позже: спустя 17 лет я встретилась со своими тётушками. Боялась, что не узнаю их. Нет, узнала… Но теперь уже Сибирь не отпускала меня.
Из детского дома… в детдом
Я с удовольствием училась в Тюменском педучилище, а на выходные вместе с подружкой Раечкой Залызо приезжала обратно в Бигилу. Помню, как детдомовские повара жалели нас, бедных студенток, и приглашали на кухню:
- Девчонки, манной каши хотите? Тогда бегите скорее, здесь в котле ещё немного осталось!
И, кажется, в такие моменты не было ничего на свете вкуснее!
Из детдома в Тюмень мы уезжали ни с чем, но после смены директора (в конце 1940-х им стала Валентина Ивановна Щёлкина) наконец-то увидели и печенье, и сахар, и конфеты. Даже на станцию студентов стали возить на лошади.
После окончания педагогического училища я устроилась на работу в Чащинский детский дом, потом работала воспитателем в Успенке. Вся моя жизнь неразрывно связана с педагогикой. Вышла замуж, родила чудесную дочку. С мужем прожили 48 лет. Сегодня у меня замечательный зять, сваты, двое внуков, одна внучка и правнук.
Подруги по жизни
В завершении нашего разговора мои знакомые открыли маленькую тайну.
- Знаете, а ведь мы потеряли друг друга на целых десять лет! – сказала почти шёпотом Людмила Петровна. – Лидочка, окончив техникум, осталась в Тюмени, я уехала в Чащино... Очень тосковала я по подруге детства. И вдруг меня посылают на партийное собрание в посёлок Боровский (скажу по секрету: ехать туда мне страшно не хотелось). В перерыве между заседаниями я зашла в буфет и чуть не обмерла: вижу, стоит за прилавком моя Лидочка! Кричу: Лида! Шлютгавер! Проговорили с ней всю ночь напролёт и больше не расставались… Моё материальное положение тогда, откровенно сказать, было аховым. Так вот Лидочка, работавшая в УРСе, нам очень тогда помогла. Сегодня мы ей помогаем, чем можем. А как иначе? В одиночку в Сибири нельзя…
На мой вопрос, возвращались ли подруги в приютившую их в годы войны Бигилу, ответили:
- Нет. Слишком тяжелы эти воспоминания…
Ольга МЯСНИКОВА
Фото из личного архива Лидии Лысенко и Людмилы Екименко
